Здравствуйте, уважаемые читатели книги А. Ю. Афанасьева «Синтаксис любви»! Прежде, чем продолжить, отмечу, что всё вышеизложенное (ну, кроме содержания цитат) – исключительно моя личная интерпретация исходного материала, попытка углубить его понимание, с которой, возможно, в чём-то и не согласился бы сам Афанасьев. Кроме того, я не психолог по образованию, так что могу допускать какие-то свойственные дилетантам ошибки.
Ниже я буду «по умолчанию» исходить из того, что психософия верна, хотя должен оговориться, что не считаю её удостоверенной научной истиной. В отдельных случаях я буду указывать на способы, которыми в ходе дальнейших исследований можно было бы проверить если и не психософию, как таковую, то, во всяком случае, предложенную мной её интерпретацию.
Прежде всего, типология Афанасьева отражает, на мой взгляд, особенности врождённой иерархии потребностей.
Т.е. за каждой из четырёх функций стоит зависимость от набора очень конкретных факторов среды, и задача исследователя – выяснение, от каких именно факторов.
Такая зависимость в каждом индивидуальном случае может быть, в целом, более сильной и более слабой. Всем, нам, к примеру, надо есть и пить, но для кого-то это – тяжкая повинность, без которой он с удовольствием обошёлся бы, если бы была такая возможность, а для кого-то – важная составляющая жизни, придающая ей большую долю смысла. Кто-то жить спокойно не может, не поняв, как устроен наш мир (это потребность в познании – есть и такая, вовсе не все потребности «биологические», т.е. сводящиеся к обслуживанию нужд нашего тела), а кому-то это совершенно безразлично. Кто-то и дня не может прожить в одиночестве, ему необходимо интенсивное общение с людьми, а кому-то и на необитаемом острове было бы вполне комфортно. И т.д.
Здесь, однако, надо сделать оговорку, указав на один тонкий нюанс. Следует различать объективно присущую человеку нужду в чём-то и отражение этой нужды в нашей психике на уровне «хочу»/«не хочу». Человек может остро нуждаться в чём-либо (скажем, в конкретных витаминах) и субъективно вообще никак не ощущать свою нужду. При этом словом «потребность» принято выражать как саму объективно присущую зависимость (которая является здесь базисом, первоисточником), так и её субъективное отражение в психике в виде возникающих у нас по поводу неё хотений. Так вот, психософия работает исключительно с последними, т.е. с отражением объективно присущих потребностей в нашей голове. Соответственно, бывает и так, что человек хочет (или, напротив, не хочет) что-то и во вред себе, т.е. вразрез с объективными нуждами своего организма. Впрочем, исходя из общеэволюционистских соображений, я склонен считать, что, в целом, между силой потребностей как объективных нужд и силой их субъективного восприятия всё-таки есть взаимосвязь, иначе бы человек попросту не был адаптивен. Но это в целом, а в конкретных случаях бывает по-всякому. Далее говоря о потребностях, я буду подразумевать это слово исключительно в смысле субъективного отражения, которое они имеют в нашей психике.
Так вот, сила потребностей, по-моему, и есть один из тех двух параметров, по которым различаются между собой функции в типологии Афанасьева. Я полагаю, что потребности по 1-й и по 3-й функциям, это то, в чём мы (субъективно) нуждаемся сильнее всего, а по 2-й и 4-й – то, в чём, соответственно, нуждаемся слабее.
Понятно, что такая двухуровневая классификация – «сильно хочу» / «слабо хочу» – является в определённом смысле упрощением, т.к. в реальности возможны и куда более тонкие градации в духе: «сильно хочу», «очень сильно хочу», «очень-очень сильно хочу» и т.п. Это приводит к тому, что в рамках психософии следует ожидать обнаружения подтипов.
Проиллюстрирую это в виде математической модели (которую, безусловно, следует воспринимать как грубое упрощение, т.е. не стоит относиться к ней всерьёз). Пусть сила потребности оценивается по десятибалльной шкале. В этом случае её значение в интервале 1-5 будет означать, что она «слабая», а в интервале 6-10 – что «сильная». И возьмём двух различных людей, имеющих один и тот же психотип. Пусть у первого из них значение параметра силы потребностей по 1-й, 2-й, 3-й и 4-й функциям будет, соответственно: 9, 4, 6, 1, а у второго – 6, 1, 8, 5. Согласитесь, это будут два человека, с очень ощутимо разными жизненными приоритетами.
Далее следует отметить, что вряд ли за каждой функцией стоит только одна какая-то потребность. Правильность типологии Афанасьева предполагает, соответственно, что все потребности, соотносимые с одной и той же функцией, у человека или «сильные» (в рамках вышеизложенной упрощённой модели – имеют значение в диапазоне «6-10»), или «слабые» (имеют значение в диапазоне «1-5»). И если выявление подтипов, обусловленное «внутригрупповым» разбросом сил потребностей в пределах диапазонов, очерченных положением функции, вполне согласуется с типологией Афанасьева, то обнаружение разброса, за эти пределы выходящего, означало бы её принципиальную неполноту.
Проиллюстрирую, опять же, на модели. Пусть некой функции соответствуют четыре потребности: A, B, C и D. И пусть данная функция у нас стоит на первом месте. Тогда силы этих потребностей, равные 7, 9, 6 и 10, допустимы, а 8, 2, 6 и 4 – нет.
К сожалению, сила потребности – это не тот параметр, который измерить столь же легко, как, скажем, силу тока в физике (см. о методологических трудностях подобных исследований в процитированной выше книге Симонова). Да и содержание самих потребностей, т.е. те конкретные факторы, зависимость от которых они выражают, тоже не так-то легко подчас установить. Поэтому здесь у исследователей, ставящих целью проверку основ психософии, ещё пока что непочатый край работы. Со своей стороны я лишь забегаю вперёд и «ставлю вешку», заранее отмечая, что когда все до единой потребности, стоящие за функциями, будут чётко установлены, это откроет возможность для проверки: существуют ли недопустимые в рамках психософии по данному параметру подтипы.
Дополнительной трудностью тут может послужить ещё и то, что иерархия потребностей, по-видимому, лишь отчасти задана генетически и может меняться с течением жизни, под влиянием конкретных её перипетий, хотя и в определённом, опять же таки, диапазоне. Вот этот-то диапазон, я полагаю, генетически и задан. Не исключено, что для потребностей по 1-й и 3-й функциям это весь «сильный» диапазон, а для 2-й и 4-й – весь «слабый». Если так, то два приводимых выше расклада сил потребностей, 9-4-6-1 и 6-1-8-5, могут даже принадлежать вообще одному и тому же человеку в разные периоды жизни. Допустим, четвёртая функция у него – это Логика. Если в ранний период своей жизни он практически не интересовался, как устроен мир, то в дальнейшем, под влиянием каких-то жизненных обстоятельств, его любознательность заметно возросла. Хотя и не настолько (и вот тут уже срабатывают генетически заданные ограничения), чтобы стать для него доминантой жизни, как для иных, к примеру, учёных, для которых познание мира – едва ли не самое главное, что только есть.
Но может статься и другое: что диапазон изменения силы потребностей у'же «сильного» («слабого») диапазона в целом, и лишь его среднее значение ограничено местом соответствующей функции. Сами понимаете, как сильно это может затруднить исследование. Но и такую возможность тоже следует учитывать.
Что-то нам от природы даётся легче, а что-то сложнее. И, разумеется, на это оказывает влияние не только воспитание, но и генетика. Так вот, именно генетически обусловленная разница в величине природных задатков для решения определённых категорий жизненных задач и есть второй параметр типирования по Афанасьеву.
Конечно же, говоря здесь о более «сильных» и более «слабых» задатках, я имею в виду лишь относительную их силу и слабость, т.е. наличие «слабого» задатка по функции вовсе не означает, что человек неспособен эффективно ею пользоваться, а означает лишь то, что у другого человека, с более сильным задатком в этой области, при прочих равных условиях, имеется возможность добиться такого же уровня эффективности с меньшей затратой энергии. Приведу аналогию: два пловца в течение одного и того же времени проплыли одно и то же расстояние, только один плыл по течению, а второй – против. Разумеется, от второго этот, вроде бы одинаковый, результат, потребовал выложиться больше, чем от первого (зато, к слову сказать, и почёт ему за него полагается больший). Вот так же и с функциями – по верхним двум, мы, образно говоря, внутри самих себя «плывём по течению», а по нижним двум – «против». Что, однако, не исключает ни возможности «зарыть таланты в землю» и мало чего добиться в первом случае, ни возможности достичь значительных успехов во втором. Однако всё-таки следует помнить, что «цена вопроса» за успех по верхним и по нижним функциям различна.
Итак, за каждой из функций стоит не только определённая группа потребностей, но и определённый природный задаток. Этот задаток, надо полагать, имеет существенное значение для удовлетворения, прежде всего, той группы потребностей, что «проходят» с ним по одной функции (хотя при этом может использоваться и для удовлетворения иных потребностей: к примеру, думать человек может не только ради познания мира, но и для того, чтобы понять, как прокормить себя, однако если его трудовая деятельность не связана по своему характеру с интеллектуальными усилиями и идёт «по накатанной колее», то может оказаться, что особого напряжения мысли обеспечение себя «хлебом насущным» от него не потребует, в то время как удовлетворение чистого любопытства вряд ли позволит ему обойтись без регулярного и интенсивного обращения к мыслительным задаткам).
Думаю, излишним будет уточнять, что и величина природного задатка, так же, как и сила потребностей, может иметь и более тонкие градации, чем просто «большой»/«маленький», а, значит, и с этой стороны следует ожидать обнаружения подтипов. Суть рассуждений здесь та же, потому не буду их дублировать.
Таким образом, получается, что различие функций по указанным параметрам, в зависимости от занимаемого ими положения, следующее:
1-я: потребности по ней сильные, природный задаток большой
2-я: потребности по ней слабые, природный задаток большой
3-я: потребности по ней сильные, природный задаток маленький
4-я: потребности по ней слабые, природный задаток маленький
Иными словами:
1-я: хочется сильно, даётся легко
2-я: хочется слабо, даётся легко
3-я: хочется сильно, даётся тяжело
4-я: хочется слабо, даётся тяжело
Мне не хватает квалификации на то, чтобы самому, в одиночку составить весь перечень потребностей и природных задатков, соответствующих четырём афанасьевским функциям. Есть, разве что, определённые соображения на этот счёт по Воле, которыми ниже я и поделюсь в специальном разделе. Здесь же приведу кое-какие намётки по трём остальным функциям.
Вновь процитирую П. В. Симонова (Павел Васильевич Симонов — советский и российский психофизиолог, биофизик и психолог, автор информационной теории эмоций; к его трудам я и в дальнейшем буду часто прибегать):
Полагаю, будет перспективным попытаться сопоставить биологические потребности с Физикой, социальные – с Эмоцией, а идеальные – с Логикой. Но поскольку самому мне не до конца понятен конкретный характер этого сопоставления, я призываю лишь – в надежде, что кто-то откликнется, – так сказать, «подхватить эстафету» и продолжить исследования в этом ключе. В данном очерке я больше не буду разбирать три перечисленные функции (возможно, в будущем опубликую по ним отдельный текст), а рассмотрю подробно только Волю. Т.к. на данный момент лишь по ней у меня сложилась более-менее связная картина.
Итак, каковы же потребности и задатки по Воле?
Для начала приведу выдержку из учебника психологии (выделения авторские):
«Волевое действие каждого человека несет свою особую неповторимость, так как является отражением относительно устойчивой структуры личности. Именно воля как сознательная организация и саморегуляция позволяет человеку управлять своими чувствами, действиями, познавательными процессами. В рамках индивидуальных различий волевой сферы выделяемые параметры могут характеризовать как волевую сферу человека в целом, так и отдельные звенья волевого акта. В частности, одной из интегральных характеристик воли является ее сила. Сила воли проявляется на всех этапах волевого акта, но ярче всего — в том, какие препятствия преодолены при помощи волевых действий и какие результаты при этом получены. Именно препятствия, преодолеваемые посредством волевых усилий, являются объективным показателем проявления силы воли. Сила воли проявляется также и в том, от каких соблазнов и искушений отказывается человек, как умеет сдерживать свои чувства, не допускать импульсивных действий.
Обобщенной характеристикой волевого действия является и целеустремленность. Под целеустремленностью понимают сознательную и активную направленность личности на определенный результат деятельности. Можно сказать, что целеустремленность является важнейшим мотивационно-волевым свойством личности, определяющим содержание и уровень развития всех других волевых качеств. Различают целеустремленность стратегическую, т.е. умение личности руководствоваться во всей своей жизнедеятельности определенными принципами и идеалами, и целеустремленность оперативную — умение ставить ясные цели для отдельных действий и не отключаться от них в процесс исполнения. Целеустремленный человек имеет ясные личные цели и не разменивается на мелочи. Такие люди точно знают, чего хотят, куда идут, за что борются. Это люди — одержимые в лучшем смысле этого слова.» [3]
Далее предоставляю слово Павлу Симонову (в данном, как и в предыдущем, случае – в соавторстве с П. М. Ершовым; выделения авторские):
На уровне человека взаимоотношения между реакцией на препятствие и мотивом, первично инициирующим поведение, становятся исключительно сложными. Активность, вызванная преградой, в определенных случаях и у определенного типа людей может оттеснить первоначальное побуждение на второй план, и тогда мы встретимся с упрямством, с поведением, где преодоление стало самоцелью, а исходный мотив утратил свое значение и даже забыт.
Для человека преграда — это совсем не обязательно внешнее препятствие. Преградой часто бывает и конкурирующая потребность. Тогда победа одного из конкурирующих мотивов будет определяться не только его преобладающей силой, но и возникновением активности, по отношению к которой субдоминантный мотив есть препятствие, «внутренняя помеха». С подобной ситуацией мы практически встречаемся во всех случаях, когда принято говорить о «волевом подавлении» эмоций, а точнее — обусловивших эти эмоции потребностей. Следует помнить, что волевые качества субъекта сами по себе не имеют положительного значения, а зависят от социальной ценности первичного побуждения.
Итак, сущность воли заключается в том, что она есть потребность преодоления препятствий. Как всякая иная потребность, она может явиться источником положительных или отрицательных эмоций, обусловленных самим фактом преодоления (или непреодоления) преграды до того, как будет достигнута конечная цель. Ярким подтверждением относительной самостоятельности этой потребности могут служить и спортивные игры. Если бы цель спортивных соревнований заключалась единственно в победе над противником, спортсмены должны бы были предпочитать возможно более слабых конкурентов. Однако хорошо известно, что победа над слабым противником не приносит ни радости, ни удовлетворения. С другой стороны, сколько-нибудь полная автономия воли лишает её адаптивного значения, превращает в бессмысленное упрямство. Вот почему центральным вопросом психофизиологии воли остается вопрос о механизме, благодаря которому воля начинает помогать, «служить» именно этой, а не какой-либо иной потребности.
Здесь следует вспомнить, что конкуренция между потребностями протекает с участием порождаемых ими эмоций. Вернемся теперь к нашему примеру с курильщиком. Разумеется, инстинкт самосохранения у человека сильнее потребности в никотине. Но вероятность смертельно опасного заболевания, с точки зрения субъекта, во-первых, мала, а во-вторых, отнесена к какому-то неопределенно отдаленному будущему. Согласно информационной теории эмоций, в подобной ситуации потребность самосохранения не порождает отрицательной эмоции страха потерять здоровье или даже умереть. В то же время потребность в никотине генерирует достаточно сильную отрицательную эмоцию абстиненции наряду с воспоминанием о положительной эмоции удовольствия от затяжки табачным дымом. Таким образом, силы эмоций оказываются явно неравными, и поведение ориентируется на удовлетворение потенциально более слабой (по сравнению с самосохранением) потребности в табаке.
Человек, обладающий развитой волей и решивший бросить курить, сопротивляется влечению к никотину не потому (точнее, не только потому), что боится заболеть раком легких, а потому, что воспринимает это влечение как преграду, как несвободу, актуализирующую потребность преодоления — волю. Заметим, что вмешательство воли не отменяет универсальности регулирующей функции эмоций, поскольку воля вмешивается в конкуренцию мотивов опять-таки на уровне эмоций — отрицательных в случае неспособности преодолеть «внутреннюю помеху» и положительных в случае «победы над собой». Таким образом, воля отнюдь не является сверхрегулятором поведения, расположенным над потребностями и эмоциями, поскольку она сама есть потребность, специфическая потребность преодоления, вооруженная своими способами удовлетворения и порождающая свой ряд эмоций. Практически эта потребность выступает как склонность к достижению далеких целей, к овладению труднодостижимыми предметами влечений. Благодаря воле они выглядят для волевого человека особенно привлекательно, в отличие от безвольного, которого тянет к наиболее легкому, наиболее доступному. Безвольный предпочитает, например, подчиниться потребности в экономии сил, уступить своей лени. Он находится во власти эмоций, вызванных доступностью желаемого. Первое препятствие, которое с удовольствием преодолевает волевой человек, это как раз потребность в экономии сил. Преодолеваемым препятствием может стать и сама доступность.
Удовольствие от преодоления — наиболее яркий показатель воли. Через эту эмоцию, через вооружение воли и открывается путь к ее воспитанию, к ее усилению, чтобы человек не сникал под тяжестью неудач, но вновь и вновь испытывал радость преодоления препятствия, даже в том случае, когда это «препятствие» на пути к достижению поставленной цели — он сам. Поэтому каждый ребенок с ранних лет тренирует волю в играх, которые приносят удовольствие, радость преодоления препятствий. Здесь воля обслуживает потребности в вооружении.
Индивидуально варьирующая норма удовлетворения «рефлекса свободы» (воли) — чрезвычайно важная, может быть, основная черта характера. Не случайно в нашем представлении «человек с характером» означает «волевой», а «бесхарактерный» звучит как «безвольный». Проявить характер — значит настоять на своем, не отказаться от поставленной ранее цели, завершить начатое дело.» [2]
Как видите, речь здесь идёт об особой потребности, присущей разным людям с разной силой. Что вполне согласуется с моей гипотезой о параметрах функций.
Итак, с потребностями по Воле (во всяком случае, с одной из них) определились. Перейдём теперь к природному задатку.
Выше, говоря об иерархии потребностей, я подразумевал под ней совокупность неких устойчивых жизненных ориентиров. Вместе с тем, в конкретной жизненной ситуации на передний план может выходить по значимости та или иная потребность даже из числа наиболее слабых. И, осознав необходимость, сосредоточиться здесь и сейчас именно на её удовлетворении, человек может на время отложить даже и «стратегически» более значимые для него дела. Нередки также случаи, когда несколько разных потребностей одновременно требуют своего удовлетворения и не могут при этом быть удовлетворены сразу вместе. В результате возникает необходимость определения приоритетов для данной конкретной ситуации с учётом иерархии потребностей, с одной стороны, и требованием сложившихся жизненных обстоятельств – с другой. Этим-то и занимается в нашем мозгу его т.н. «мотивационная» (в терминах Симонова) подсистема:
Далее авторы отмечают, что функциональное преобладание у человека гипоталамуса над миндалиной, приводит к тому, что:
тогда как преобладание миндалины над гиппокампом
или, по крайней мере,
Полагаю, это и даёт нам ключ к пониманию «задатка» по Воле. Обладатели высокой Воли, как можно предположить, имеют функционально преобладающий гиппокамп и в результате не испытывают проблем с сосредоточением на конкретной поставленной задаче (т.е, иными словами, с целеустремлённостью), а обладатели низкой – миндалину, что создаёт им в этом вопросе определённые трудности.
Что у нас в результате получается?
1-я Воля Будучи чётко направленными на поставленную цель и лишь ещё сильнее «подстёгиваемые» встающими на дороге к ней препятствиями, обладатели 1-й Воли, если можно так выразиться, «гиперцелеустремлённые». Их трудно остановить, и им самим трудно остановиться. Помните цитируемое Афанасьевым высказывание Ахматовой: «Бедная! Она так жалеет меня! Так за меня боится! Она думает, что я такая слабенькая. Она и не подозревает, что я - танк»? Так вот, 1-я Воля, и впрямь, имеет как достоинства, так и недостатки танка: крайне упорная и крайне «пробивная», но при этом не такая «манёвренная», как 2-я, о которой разговор пойдёт дальше.
2-я Воля Обладатели 2-я Воли, будучи не менее целеустремлёнными, чем обладатели 1-й, всё-таки легче идут на «тактические отступления» (не теряя, однако, при этом из виду намеченной цели). Т.е. препятствия не столь сильно побуждают их с ними бороться (не являются, образно выражаясь, «красной тряпкой для быка»), за счёт чего им проще, чем обладателям 1-й Воли, добиваться своего путём нахождения какого-нибудь другого «обходного» путь. Т.е. они не «привязаны» субъективно к самому сложному пути.
Итак, обе высокие Воли не испытывают проблем с выбором цели и в этом вопросе не нуждаются в поддержке – в том, чтобы кто-то им «указывал дорогу», помогал разобраться с приоритетами.
3-я Воля Обладатели 3-й Воли, испытывая сложности с выбором мотивационной доминанты, одновременно с этим имеют сильную потребность в преодолении препятствий. Это приводит к тому, что, в отличие от обладателей 1-й Воли, они подсознательно в гораздо меньшей степени «упускают из виду» даже те потребности, удовлетворением которых в настоящий момент не занимаются, и потому активно реагируют даже на препятствия, встающие на пути к удовлетворению этих, неактуальных, потребностей. В результате чего свобода как самоцель, как наличие «пространства для манёвра» делается для них особой ценностью, т.е. они ценят её даже в моменты, когда непосредственно этой свободой не пользуются. Её сокращение воспринимается ими болезненно, пробуждает внутреннее сопротивление (в то время как обладатель 1-й Воли может такого сокращения в упор не замечать, ибо всецело сосредоточен на одном и «по сторонам» особо не оглядывается).
Кроме того, обладатели низкой Воли вообще, и 3-й в частности, способны испытывать облегчение, когда трудное для них самих дело расстановки приоритетов берёт на себя кто-то другой. Это, мне кажется, и порождает специфически амбивалентное отношение людей с 3-й Волей к иерархическим структурам. С одной стороны, такие структуры «разгружают» их, беря на себя трудную для них самих функцию выбора «направления движения». С другой, они же их и ограничивают, сокращая столь важное для них «пространство для манёвра». В результате, стремясь отыскать наиболее комфортное для себя место в иерархии, такой человек оказывается, образно выражаясь, между Сциллой и Харибдой: чем ниже он в иерархии, тем сильнее страдает от чрезмерной жёсткости налагаемых на него ограничений, но чем выше, тем больше теряет её поддержку в виде регламентации собственной деятельности, т.к. расширяется сфера решений, которые он должен принимать самостоятельно, что для него, как раз, непросто.
4-я Воля Вроде бы следует ожидать, что её обладатель будет человеком, очень легко меняющим приоритеты, эдаким «перекати-полем» в этом плане. На деле мои, да и не только мои, наблюдения показывают, что те, кто производят впечатление обладателей 4-й Воли, как раз, напротив, ценят определённость и однозначность планов, а склонность со стороны других людей легко их менять вызывает у них дискомфорт. Честно отмечу это как сомнительный аспект моей модели, но всё же попробую и здесь за неё «побороться». Предположу, что лёгкое (и не регулируемое в данном случае даже потребностью в преодолении препятствий) «разбрасывание» между целями попросту мало совместимо с большинством текущих жизненных задач, в чём обладатели 4-й Воли достаточно быстро убеждаются и в результате начинают ценить обратное, т.е. определённость планов и целей. Т.е., если обладателю 1-й Воли попросту сложно свернуть в сторону с избранного пути, то обладатель 4-й склонен твёрдо держаться его, поскольку подсознательно чувствует, что, сбившись, ему вновь предстоит нелёгкий, энергозатратный, но необходимый процесс нового выбора (подобно собиранию «с нуля» рассыпавшегося карточного домика).
Как мог видеть читатель, описание «четырёх Воль» я, в основном, дедуцировал из данных, позаимствованных мной у Симонова. Насколько соответствуют они четырём положениям Воли в психософии (т.е. правомерно ли здесь использование его терминологии, которое я рискнул себе позволить), я предоставляю на суд читателя данного очерка. Надеюсь, мои размышления были ему в чём-то полезны. Также особенно надеюсь, что они окажутся полезными кому-то из исследователей (а психософия – я убеждён в этом – настоятельно требует дальнейшей основательной научной разработки).
Благодарю за внимание!