Психотип Афанасия Афанасьевича Фета – ФЭЛВ («борджиа»)

Первая Физика А. А. Фета

Мальчиком Афанасий Фет научился очень искусно делать силки, проявляя необычную для дворянского отпрыска склонность к работе руками. Предводитель древнего дворянского рода Афанасий Неофитович Шеншин сообщил в письме, что прочит его в инженеры. А. Фет был способен к ручному труду. Учитель Эйзенимидт писал: «Многих восхищали его способности к механике. Он чинил часы без всяких инструментов с помощью штопальной иглы и испорченного рейсфедера. Он был среди тех, кто оттачивали на станке коньки и затупленные перочинные ножи. И даже шахматы».

А. Фет приобрел важное для студента умение экономить, покупая еду или питье там, где они дешевле. Но в то же время он вспоминал, что позволял себе определенное сибаритство: «Поблажая по возможности собственной лени, я не только пил кофе в постели, но и принимал рапорт караульного вахмистра».

А. Фет вел себя, как настоящий продавец своего пера, для которого главное – гонорар, а не идеи и принципы. Поэтому писал он много (1857 год – один из самых продуктивных в его творчестве), особые надежды материального характера возлагал на переводы.

А. Фет никогда не был белоручкой и умел многое делать сам. В армии он привык переносить весьма некомфортные условия во время маневров и походов. Склонность к расчету, к экономному ведению хозяйства проявлялась у него и раньше в Москве. Он завел домовую книгу, которую сам заполнял. И имение он выбирал очень здраво и расчетливо. Также он публиковал цикл очерков, посвященных ведению хозяйства. В них масса цифр и расчетов, соображений о выгодности того или иного способа землепользования.

«Афанасий Фет – делец, скупающий и меняющий имения. Имение А. Фета Степановка – как тарелка, полная всякого добра. Посредине тарелки стоит маленькое плотное здание: в нем живет хозяин – толстый, отставной военный, с коротким кавалерийским шагом. А. Фет ходит вокруг своего дома, не обойдет ни разу без того, чтобы не найти прибыли хоть на копейку. Он – помещик нового времени, заводящий новое хозяйство на купеческие деньги Боткина и по новому купеческому правилу, как будто еще более буржуа, чем Боткин. А. Фет умел эксплуатировать крестьянский труд, умел прижать рабочего, которому было некуда уйти», - отмечает Виктор Шкловский.

Вторая Эмоция А.А. Фета

Афанасий Фет – тонкий лирик, в поэзии которого переданы разнообразные чувства, настроения лирического героя. В своей поэзии автор видел не труд, оправдывающий хозяйственное бездействие, а скорее досуг. Критик Н.Н. Страхов говорил ему: «Ваша поэзия – чистое золото, не уступающее поэтому золоту никаких других рудников».

Философ Владимир Соловьев называл А. Фета «несравненным поэтом, которым должна гордиться литература».

В.Л. Коровин писал: «Поэзия Фета – ликующая, праздничная. Даже трагические его стихи несут какое-то освобождение. Едва ли у какого-то еще поэта найдется столько «света» и «счастья» – необъяснимого и беспричинного счастья, которое у Фета испытывают пчелы, от которого плачут и сияют листы и былинки. «Безумного счастья томительный трепет» – этими словами из одного раннего стихотворения обозначено господствующее в его лирике настроение, вплоть до самых поздних стихов.

А. Фет и в последние годы жизни пристально следил за новой поэзией, читал молодых и старых авторов. Высоко ставил он стихи своих ровесников.

Третья Логика А. А. Фета

Хотя, с одной стороны, Афанасий Фет хорошо учился по тем, предметам, которые были ему интересны, но тянул и те, которые не нравились. «В устных и письменных переводах с немецкого на латинский и в классе «Энеиды», равно как и на уроках математики и физики, я большею частью занимал второе место, и нередко попадал на первое», - вспоминал А. Фет.

«И. Введенский пробудил в молодом А. Фете потребность интеллектуальной работы, настоящего умственного развития. А. Фет не оставлял подробного описания содержания бесед со старшим товарищем. Именно разговоры с Иринархом, этим «софистом», мастером диалектики и нигилистом, убедили А. Фета в собственных выдающихся интеллектуальных способностях, владении искусством спора и аргументации».

«Учение А. Шопенгауэра не произвело в сознании А. Фета решающего переворота – оно в значительной степени выражало философским языком то, что Фет ощущал интуитивно. Не принимавший гегелевской веры во всеобъемлющее значение разума и поступательное движение познания, освобождающего человека, ставящий низко разум в искусстве, Фет в Шопенгауэре нашел единомышленника, полагавшего, что разум не есть высший способ познания, но лишь одна из форм, которую может приобретать изначально известное выражение, что «разум не расширяет нашего знания, а только придает ему другую форму».

20 января 1858 года Фет написал о тургеневской повести «Ася», упрекая автора в избытке «ума»: «Все эти далекие вальсы, все блестящие камни, описания местностей – вот Ваша несравненная сила… Говорите, что хотите, а ум, всплывающий на поверхность, - враг простоты и с тем тихого художественного созерцания. Если мне кто скажет, что он в Гомере или Шекспире заподозрил ум, я только скажу, что он их не понял».

И.С. Тургенев отвечал Фету: «Зачем ты относишься подозрительно и чуть ли не презрительно к одной из неотъемлемых способностей человеческого мозга, называя ее ковырянием, рассудительностью, отрицанием. Ты поэт. Поверь: в постоянной боязни рассудительности гораздо больше именно этой рассудительности, перед которой ты так трепещешь, чем всякого другого чувства. Пора перестать хвалить Шекспира за то, что он – мол, дурак…Вы с упорством нападаете на то, что величаете «рассудительством», но что в сущности не что иное, как человеческая мысль и человеческое знание».

Лев Толстой теряет интерес к переписке с Фетом, превратившимся для него в человека, который много говорит и умствует «не о том» - не о том единственном, о чем имеет смысл думать. Вместо простого принятия истины, Фет предается суетным разговорам о логике и терминологии.

В ответ в письме Толстому от 18 октября 1880 года А. Фет отказывается признавать разум (толстовское «разумение»): разум, разумение человека, составляющий лишь мгновенное звено в цепи причинности явлений. Разум – не только невозможная точка опоры для целого мира – в себе самом, но и противоречивая. Этот разум, разумение не имеет права говорить ни о чем другом, как о лично ему «кажущемся».

Четвертая Воля А. А. Фета

Афанасий Фет пытался доказать свое дворянское происхождение. Он наконец узнал, что не является тем, кем считал себя с рождения. «Фет так Фет», - подумал я. Видимо, так тому и быть. Покажу свою покорность и забуду Шеншина, именем которого написаны все мои учебники. Несомненно, что Афанасию и раньше приходилось требовать объяснений от Шеншина и он привык, что тот всегда имеет достаточные резоны поступать с ним по своему усмотрению.

А. Фет не пытался близко сходиться с кем-либо в пансионе, бесповоротно отгороженный от других пансионеров, и собственным ощущением себя как изгоя, чужака, занявшего не свое место, и постоянной опасностью быть задетым неосторожным, насмешливым словом. Это не мешало Фету быть хорошим товарищем.

В университет А. Фет пошел, в очередной раз подчиняясь решению Шеншина, толком не зная, что его там ожидает, и не возлагая на университет каких-либо планов. Аполлон Григорьев говорил: «В нем была способность обманывать себя, отрекаться от своего «я», переноситься в предметы». Как в университетские годы Фет не принял «теоретического» отрицания существующего порядка вещей, так и теперь отверг такую тотальную критику на практике. Это был не им созданный порядок вещей, к которому он готов был приспособиться, действовать в рамках задаваемых им правил и требований, добиваясь скромных результатов.

«В мемуарах А. Фета, посвященных службе в армии, отсутствуют упоминания о жестокости, царившей в Николаевской армии, ужасных наказаниях, тогда как присутствие при них превратило не мало офицеров в бунтовщиков. Но Фет относился к ним, как к должному. Но все-таки ни казнокрадство, ни «театральные» смотры не вызывали у Фета протеста против самого режима, самой системы, органичным проявлением которой они являлись».

А.А. Фет потихоньку двигался по служебной лестнице. Традиционно медленно, но неуклонно его повышали в чине. «Живу себе «понемножечку». Воображаю, как поразит это слово «понемножечку». Но что же делать, друг, не век же страдать выдуманными страданиями. Меня одни любят, другие терпят, а я – да что до этого. Я не делаю больших притязаний на человека, следовательно, остальное меня мало занимает», - резюмировал свою полковую жизнь А. Фет 31 мая 1846 года в письме Я.П. Полонскому.

«Почти каждую неделю стали приходить ко мне письма с подчеркнутыми стихами и требованиями их исправлений», - вспоминал А. Фет. Мнение самого поэта учитывалось мало. «Там, где я не согласен был с желаемыми исправлениями, я ревностно отстаивал свой текст, но по пословице «один в поле не воин» вынужден был согласиться с большинством», - утверждал А. Фет в своих воспоминаниях. Правка, которой подвергались многие стихи А. Фета, выглядит не менее суровой. Литературовед Б.Я. Бухштаб замечает: «Любимыми приемами исправления оказалось исключение из стихотворений целых строф. В издании 1856 года последние строки отрезаны у 14 стихотворений. Правка часто меняет текст. Текст перестает выражать авторскую волю, то есть попросту не является текстом самого Фета. Правда, большинство изменений было внесено самим Фетом, но делал он это «под давлением», пусть и дружеским».

А. Фет писал: «Гениальность – это способность пребывать в чистом созерцании, теряться в нем и освобождать познание, существующее первоначально только для служения воле, избавлять его от этого служения, то есть совершенно упускать из вида свои интересы, свои желания, полностью на время отрешаться от своей личности, оставаясь только чистым, познающим субъектом, ясным оком мира».

Библиография

• 1. Михаил Макеев, Афанасий Фет – М.: Молодая гвардия, 2020. – 443 с: ил. – (ЖЗЛ: сер. биогр.)
• 2. Шкловский В. Б. Лев Толстой. М., «Молодая гвардия», 1967. – 656 с., илл. («ЖЗЛ»: сер. биогр.)