"Зевака" эмоционально не свободен. И Наполеон, с его 4-й Эмоцией, нередко жаловался, что близкие приноровились в корыстных целях хватать его за это зависимое место. Он говорил Коленкуру: "Я не раз испытал это с Жозефиной, которая постоянно обращалась ко мне с разными просьбами и даже ловила меня врасплох своими слезами, при виде которых я соглашался на многое, в чем должен был бы отказать".
Вместе с тем, крайне поверхностным выглядело бы представление о 4-й Эмоции, как о совершенном эмоциональном хамелеоне, абсолютно бесцветном в пору свободы от внешнего эмоционального воздействия. Действительно, 4-я Эмоция очень зависима и слаба перед лицом чужой экспансии чувств, но из этого не следует, что сама по себе она бездушна и слепа. Другое дело, что выяснить, какова она сама по себе, удается редко - в минуты одиночества - только тогда обнаруживается, какие силы, глубины и богатства в ней таятся. Одна беда, случается это не часто. За стеной включается магнитофон, и нога "зеваки" невольно начинает отбивать ритм, во дворе разражается слезами ребенок, и глаза "зеваки" увлажняются, в комнату "зеваки" с яростным воплем врывается прекрасная его половина и немедленно получает в ответ равный по ярости вопль. И пошло - и поехало...
Выглядит очевидным: Логика, как психическая функция, должна быть много моложе Эмоции. Ведь любовь у живых существ явно предшествует мышлению и совершенно ему не подконтрольна. Что легко подтвердить наблюдениями над человеческой природой, не говоря уже о животных. Все так. Но, не вступая в спор о приоритетах, тем не менее, возьму на себя смелость усомниться в этой истине и высказать предположение, что Логика не уступает в древности Эмоции.
Исхожу из того, что жизнь, даже в самых примитивных ее формах, настолько сложна и многовариантна, что решение всех проблем волей-неволей требует работы интеллекта. Иначе не выжить. Приведу в этой связи наблюдение замечательного биолога Конрада Лоренца. Он одно время занимался опытами с разновидностью рыбок цехлид, интересная особенность поведения которых заключалась в том, что самец, собирая мальков в гнездо, "не тратит времени на уговоры, а просто забирает их в свой просторный рот и, подплыв к гнезду, "выплевывает" во входное отверстие".
Однажды Лоренц стал свидетелем следующей сцены. Бросив на дно аквариума несколько червяков, он увидел, как самец, сновавший прежде по аквариуму в поисках своих мальков, схватил одного червяка и начал его жевать, но тут на глаза ему попался проплывающий мимо малек. Далее же произошло вот что: "Самец вздрогнул, как ужаленный, бросился вдогонку за маленькой рыбкой и затолкал ее в уже наполненный рот. Это был волнующий момент. Рыба держала во рту две совершенно различные вещи, одну из которых она должна была отправить в желудок, а другую - в гнездо. Как она поступит? Должен сознаться, что в этот момент я не дал бы и двух пенсов за жизнь крошечной драгоценной рыбки. Но случилось удивительное! Самец стоял неподвижно, с полным ртом, но не жевал. Если я когда-нибудь полагал, что рыба думает, то именно в этот момент. Это совершенно замечательно, что рыба может найтись в подлинно сложной ситуации, и в этом случае она вела себя именно так, как вел бы себя человек, будь он на ее месте. Несколько секунд она стояла неподвижно, как бы не находя выхода из положения, и почти можно было видеть, как напряжены все ее чувства. Потом она разрешила противоречия способом, который не может не вызывать восхищения: она выплюнула все содержимое на дно аквариума...Затем отец решительно направился к червю и неторопливо начал есть его, все время поглядывая одним глазом на молодого, который послушно лежал на дне. Покончив с червем, самец взял малька и отнес его домой к матери.
Несколько студентов, бывших свидетелями это сцены, вздрогнули, когда один человек начал аплодировать."
Вместе с Лоренцем поаплодировав и порадовавшись за рыбку, хочу заметить, что, как бы ни была элементарна в данном случае логическая задача и как бы ни мучительно справлялась с ней рыбка, она невольно лишала человека ореола исключительности, обусловленного якобы безраздельным обладанием им столь великим сокровищем, как разум.
Впрочем, времена, когда человек претендовал на интеллектуальное первородство, видимо, уже прошли. Как, кажется, проходит и время, когда превосходство видится в весе и объеме его мозга, или в количестве извилин. По всем этим параметрам человек вряд ли сможет претендовать на звание безусловного лидера животного мира. Да, и не в параметрах, видимо, дело: великий ученый Луи Пастер стал светочем науки с одной половиной мозга (другая была атрофирована), тогда как житель Флориды, чей мозг оказался самым тяжелым из всех известных, остался безымянным даже для дотошных составителей "Книги рекордов Гиннеса".
